Неточные совпадения
Вронский поехал во Французский театр, где ему действительно нужно было видеть
полкового командира, не пропускавшего ни одного представления во Французском театре, с тем чтобы переговорить с ним о своем миротворстве, которое занимало и забавляло его уже третий
день. В
деле этом был замешан Петрицкий, которого он любил, и другой, недавно поступивший, славный малый, отличный товарищ, молодой князь Кедров. А главное, тут были замешаны интересы полка.
Обдумав всё,
полковой командир решил оставить
дело без последствий, но потом ради удовольствия стал расспрашивать Вронского о подробностях его свиданья и долго не мог удержаться от смеха, слушая рассказ Вронского о том, как затихавший титулярный советник вдруг опять разгорался, вспоминая подробности
дела, и как Вронский, лавируя при последнем полуслове примирения, ретировался, толкая вперед себя Петрицкого.
— Нет, как хотите, — сказал
полковой командир Вронскому, пригласив его к себе, — Петрицкий становится невозможным. Не проходит недели без истории. Этот чиновник не оставит
дела, он пойдет дальше.
Бульба по случаю приезда сыновей велел созвать всех сотников и весь
полковой чин, кто только был налицо; и когда пришли двое из них и есаул Дмитро Товкач, старый его товарищ, он им тот же час представил сыновей, говоря: «Вот смотрите, какие молодцы! На Сечь их скоро пошлю». Гости поздравили и Бульбу, и обоих юношей и сказали им, что доброе
дело делают и что нет лучшей науки для молодого человека, как Запорожская Сечь.
Красавина. Да вот тебе первое. Коли не хочешь ты никуда ездить, так у себя дома сделай: позови баб побольше, вели приготовить отличный обед, чтобы вина побольше разного, хорошего; позови музыку
полковую: мы будем пить, а она чтоб играла. Потом все в сад, а музыка чтоб впереди, да так по всем дорожкам маршем; потом опять домой да песни, а там опять маршем. Да так чтобы три
дня кряду, а начинать с утра. А вороты вели запереть, чтобы не ушел никто. Вот тебе и будет весело.
— Я не спрашиваю вас, веруете ли вы: если вы уж не уверовали в
полкового командира в полку, в ректора в университете, а теперь отрицаете губернатора и полицию — такие очевидности, то где вам уверовать в Бога! — сказал Райский. — Обратимся к предмету вашего посещения: какое вы
дело имеете до меня?
Рассеянные жители столицы не имеют понятия о многих впечатлениях, столь известных жителям деревень или городков, например об ожидании почтового
дня: во вторник и пятницу
полковая наша канцелярия бывала полна офицерами: кто ждал денег, кто письма, кто газет.
Это были: старушка Мертваго и двое ее сыновей — Дмитрий Борисович и Степан Борисович Мертваго, Чичаговы, Княжевичи, у которых двое сыновей были почти одних лет со мною, Воецкая, которую я особенно любил за то, что ее звали так же как и мою мать, Софьей Николавной, и сестрица ее, девушка Пекарская; из военных всех чаще бывали у нас генерал Мансуров с женою и двумя дочерьми, генерал граф Ланжерон и полковник Л. Н. Энгельгардт;
полковой же адъютант Волков и другой офицер Христофович, которые были дружны с моими дядями, бывали у нас каждый
день; доктор Авенариус — также: это был давнишний друг нашего дома.
— Бон-да-рен-ко! — крикнул из-за стены
полковой командир, и звук его огромного голоса сразу наполнил все закоулки дома и, казалось, заколебал тонкие перегородки передней. Он никогда не употреблял в
дело звонка, полагаясь на свое необыкновенное горло. — Бондаренко! Кто там есть еще? Проси.
Комбинация Веткина оказалась весьма простой, но не лишенной остроумия, причем главное участие в ней принимал
полковой портной Хаим. Он взял от Веткина расписку в получении мундирной пары, но на самом
деле изобретательный Павел Павлович получил от портного не мундир, а тридцать рублей наличными деньгами.
А в государевы
дни и в
полковой праздник водку нам подносят по целой манерке».
— Вследствие того-с, — начал Аггей Никитич неторопливо и как бы обдумывая свои слова, — что я, ища этого места, не знал себя и совершенно забыл, что я человек военный и привык служить на воздухе, а тут целый
день почти сиди в душной комнате, которая, ей-богу, нисколько не лучше нашей
полковой канцелярии, куда я и заглядывать-то всегда боялся, думая, что эти стрекулисты-писаря так тебе сейчас и впишут в формуляр какую-нибудь гадость…
И он не только остается в полку по-прежнему, но производится сначала в штабс-капитаны, потом в капитаны, делается
полковым адъютантом (казначеем он уж был), и, наконец, в
день полкового юбилея…
Стоило некоторым людям, участникам и неучастникам этого
дела, свободным от внушения, еще тогда, когда только готовились к этому
делу, смело высказывать свое негодование перед совершившимися в других местах истязаниями и отвращение и презрение к людям, участвовавшим в них, стоило в настоящем тульском
деле некоторым лицам выразить нежелание участвовать в нем, стоило проезжавшей барыне и другим лицам тут же на станции высказать тем, которые ехали в этом поезде, свое негодование перед совершаемым ими
делом, стоило одному из
полковых командиров, от которых требовались части войск для усмирения, высказать свое мнение, что военные не могут быть палачами, и благодаря этим и некоторым другим, кажущимся неважными частным воздействиям на людей, находящихся под внушением,
дело приняло совсем другой оборот, и войска, приехав на место, не совершили истязаний, а только срубили лес и отдали его помещику.
Несмотря на то, что казаки каждый час ожидали переправы и нападения абреков с татарской стороны, особенно в мае месяце, когда лес по Тереку так густ, что пешему трудно пролезть чрез него, а река так мелка, что кое-где можно переезжать ее в брод, и несмотря на то, что
дня два тому назад прибегал от
полкового командира казак [Прибегал значит на казачьем наречьи приезжал верхом.] с цыдулкой, [Цыдулой называется циркуляр, рассылаемый по постам.] в которой значилось, что, по полученным чрез лазутчиков сведениям, партия в восемь человек намерена переправиться через Терек, и потому предписывается наблюдать особую осторожность, — на кордоне не соблюдалось особенной осторожности.
Если начальник губернии в хороших отношениях с
полковым командиром, то в эти
дни являются трубы или большой барабан с товарищами, смотря по тому, какое войско стоит в губернии; и увертюра из «Лодоиски» и «Калифа Багдадского» вместе с французскими кадрилями, напоминающими незапамятные времена греческого освобождения и «Московского телеграфа», увеселяют слух купчих, одетых по-летнему — в атлас и бархат, и тех провинциальных барынь, за которыми никто не ухаживает, каких, впрочем, моложе сорока лет почти не бывает.
Через несколько
дней после свадьбы его назначили
полковым лекарем в действующую армию.
— Excusez ma femme.] но все это пока в сторону, а теперь к
делу: бумага у меня для вас уже заготовлена; что вам там таскаться в канцелярию? только выставить полк, в какой вы хотите, — заключил он, вытаскивая из-за лацкана сложенный лист бумаги, и тотчас же вписал там в пробеле имя какого-то гусарского полка, дал мне подписать и, взяв ее обратно, сказал мне, что я совершенно свободен и должен только завтра же обратиться к такому-то портному, состроить себе юнкерскую форму, а послезавтра опять явиться сюда к генералу, который сам отвезет меня и отрекомендует моему
полковому командиру.
Пришло несколько офицерчиков, выскочивших на коротенький отпуск в Европу и обрадовавшихся случаю, конечно, осторожно и не выпуская из головы задней мысли о
полковом командире, побаловаться с умными и немножко даже опасными людьми; прибежали двое жиденьких студентиков из Гейдельберга — один все презрительно оглядывался, другой хохотал судорожно… обоим было очень неловко; вслед за ними втерся французик, так называемый п' ти женом грязненький, бедненький, глупенький… он славился между своими товарищами, коммивояжерами, тем, что в него влюблялись русские графини, сам же он больше помышлял о даровом ужине; явился, наконец, Тит Биндасов, с виду шумный бурш, а в сущности, кулак и выжига, по речам террорист, по призванию квартальный, друг российских купчих и парижских лореток, лысый, беззубый, пьяный; явился он весьма красный и дрянной, уверяя, что спустил последнюю копейку этому"шельмецу Беназету", а на
деле он выиграл шестнадцать гульденов…
Император Павел Петрович как приехал в корпус в первый раз по своем воцарении, сейчас же приказал: «Аббатов прогнать, а корпус
разделить на роты и назначить в каждую роту офицеров, как обыкновенно в ротах
полковых» [Из «Краткой истории Первого кадетского корпуса», составленной Висковатовым, видно, что это произошло 16 января 1797 года. (Прим. автора.)].
— Давай!.. Пароль… лозунг… отзыв… Хорошо! Что это?.. «Воина третьей сотни, Ивана Лосева, за злостное похищение одного индейского петуха и двух поросят выколотить завтрашнего числа перед фрунтом палками».
Дело! «Господин
полковой командир изъявляет свою совершенную признательность господину пятисотенному начальнику Буркину…»
— А теперь мой пятисотенный начальник? — подхватил с гордостию Ижорской. — Я послал его в Москву поразведать, что там делается, и отправил с ним моего Терешку с тем, что если он пробудет в Москве до завтра, то прислал бы его сегодня ко мне с какими-нибудь известиями. Но поговоримте теперь о
делах службы, господа! — продолжал полковник, переменив совершенно тон. — Господин
полковой казначей! прибавляется ли наша казна?
Через час
полковой закройщик по фамилии Лехота снял с меня мерку и через два
дня обещал одеть меня в рейтузы, подбитые кожей, и даже изготовить белую фуражку с номером первого эскадрона.
В Новой Праге, где дивизионный штаб совмещался с
полковым штабом принца Альберта Прусского полка, юнкерская команда состояла из юнкеров всех четырех полков дивизии, и командиром ее был поручик полка принца Петра Ольденбургского Крит. Немца этого нельзя было назвать иначе, как человеком хорошим и ревностным служакой. Юнкера размещались кто как мог на наемных квартирах, и через
день в 8 часов утра всю зиму появлялись в манеже на учениях.
‹…› Вступая в Крылове по отводу в ту самую квартиру, в которой в
день приезда моего в полк приютил меня мой И. П. Борисов, я волновался самыми разнообразными, хотя не совсем определенными чувствами. Я один, Борисова, давно покинувшего полк, со мной нет, но зато, как
полковой адъютант, я должен, невзирая ни на какие волнения, прочно утвердиться в своем новом положении‹…›
Если прибавить, что халатным отношением к
делу среди фронтовых лошадей развели сап, то понятно, до какой степени раздумье могло овладевать
полковым командиром.
Околотки (
полковые лазареты) были переполнены; каждый
день отправляли ослабевших и измученных лихорадкою и кровавым поносом людей куда-то в дивизионный лазарет. В ротах было налицо от половины до двух третей полного состава. Все были мрачны, и всем хотелось идти в
дело. Все-таки это был исход.
Гораздо больше, чем войной, мы занимались своими семейными —
полковыми, батальонными и ротными —
делами. В нашей роте все было тихо и спокойно; у стрелков
дела шли хуже и хуже. Венцель не унимался; скрытое негодование росло, и после одного случая, которого и теперь, через пять лет, я не могу вспомнить без тяжелого волнения, дошло до настоящей ненависти.
Схоронив на
дне души всю безмерную материнскую скорбь свою, она, минуты не теряя, велела заложить кибитку, одела мужа в его давно без употребления хранившуюся в кладовой
полковую либерию, посадила его в повозку и отправила в город, где была высшая местная власть.
Услыхав, что мы попали в такую страшную пору в руки Селивашки, мы с кузеном заплакали еще громче, но тетушка, которая была по рождению деревенская барышня и потом
полковая дама, она не так легко терялась, как городские дамы, которым всякие невзгоды меньше знакомы. У тетушки были опыт и сноровка, и они нас спасли из положения, которое в самом
деле было очень опасно.
Так куда же было пану Кнышевскому подумать тягаться с батенькою, так уважаемым и чтимым не только всею
полковою старшиною, но и самим ясновельможным паном полковником? Где бы и как он ни повел
дело, все бы дошло до рассудительности пана полковника, который один решал все и всякого рода
дела. Мог ли выиграть ничтожный дьячок против батеньки, который был"пан на всю губу"? И потому он и бросил все
дело, униженно прося батеньку, чтобы уже ни один паныч не ходил к нему в школу.
В смутном предчувствии именно этой-то полосы жизни я и начинал много раз свой дневник с целью заносить в него каждую мелочь, чтоб потом ее пережить, хотя и в воспоминании, но возможно ярче и полнее… Однако
дни проходили за
днями, по-прежнему тягучие и однообразные… Необыкновенное не наступало, и я, потеряв всякую охоту к ежедневной сухой летописи
полковых событий, надолго забрасывал дневник за этажерку, а потом сжигал его вместе с другим бумажным сором при переезде на новую квартиру.
«Ну, сделай, — говорит, — милость, Домна Панталоновна», — у них это, у
полковых, у всех все такая привычка: не скажет: Платоновна, а Панталоновна. — «Ну-с, — говорит, — Домна Панталоновна, ничего, — говорит, — для тебя не пожалею, только ограничь ты мне это
дело в порядке».
Семенов офицер тоже в цепи был; каждый —
день три раза носил ему Семен из
полковых кухонь, из оврага, самовар горячий и обед.
Сусанна Ивановна была в восторге и от того, что ее увезли потайным образом, и от того, что у нее такой хорошенький муж, в голубом гусарском долмане, и на третий
день после столь радостного события подкатила четверней к родительскому крыльцу вместе с молодым мужем в великолепном дормезе, нарочно взятом для этого случая у
полкового командира.
Один солдат обратился к старшему врачу полка с жалобою на боли в ногах, мешающие ходить. Наружных признаков не было, врач раскричался на солдата и прогнал его. Младший
полковой врач пошел следом за солдатом, тщательно осмотрел его и нашел типическую, резко выраженную плоскую стопу. Солдат был освобожден. Через несколько
дней этот же младший врач присутствовал в качестве дежурного на стрельбе. Солдаты возвращаются, один сильно отстал, как-то странно припадает на ноги. Врач спросил, что с ним.
Мутин воротился к своему разбитому корыту —
полковому околотку, а через несколько
дней из Москвы приехал его преемник по госпиталю, д-р Султанов.
«На вахтпарад, братцы, на вахтпарад, — кричит он нам, — смотрите, уж птички Божьи поднялись, а нам грешно не встретить солнышко в чистом поле!» Потом
разделит полк и
полковую артиллерию на две части и давай сражаться!
— Мы сами, господа, мы сами: я и ваш
полковой командир сами за него ручаемся. Мы не говорим вам, что он честнейший человек, но мы ясно видим, что он говорит правду — что деньги у него были и пропали. Их мог взять только черт… А что они были — это доказывается тем, что командир, желая избежать скандальной огласки, здесь при мне предложил ему сегодня же получить от него сполна все двенадцать тысяч, лишь бы не было
дела и разговоров, — и он отказался…
На другой
день в квартире Гендрикова, или, как ее называли в Глухове, «квартире министерской», собраны были все полковники, бунчужные товарищи,
полковые старшины, сотники, архиереи и все духовенство и им объявлено было избрание гетмана Кирилла Григорьевича Разумовского, «а рядовых казаков при этом не было».
Кому что, а нашему батальонному первое
дело — тиатры крутить. Как из году в год повелось, благословил
полковой командир на Масленую представлять. Прочих солдат завидки берут, а у нас в первом батальоне лафа. Потому батальонный, подполковник Снегирев, начальник был с амбицией: чтоб всех ахтеров-плотников-плясунов только из его первых четырех рот и набирали. А прочие — смотри-любуйся, в чужой котел не суйся.
На другой
день по прибытии Паткуля в Казимир, где он был заключен в городовую тюрьму,
полковой священник, магистр Гаген, получив тайное повеление приготовить его к смерти, пришел к нему в три часа пополудни.
В номере Саши появились полицейские и лекаря с фельдшерами и стали писать протокол. Мы оказались лишними, и нас попросили удалиться. Его
раздевали и осматривали его вещи при одних понятых, в числе которых был коридорный Марко и наш
полковой доктор, да один офицер в виде депутата. Денег, разумеется, не нашли.
Вот с застывшим выражением глубокой печали на челе, бесстрашно и бесстрастно распоряжается сестра Хвастунова, только что потерявшая любимого мужа, павшего славной смертью героя в битве под Вафангоу, вот сестра Тучкова, жена ротного
полкового командира, достойная спутница жизни воина, вот и другие, мужественные, пренебрегающие опасностью, готовые на смерть для великого
дела помощи раненым.
Один из
полковых командиров вышел из себя, вызвал из своего полка солдат, знающих плотничье
дело. Явилось около ста человек. Отобрав от австрийских пионеров инструменты, русские принялись за
дело.
К особому несчастию, многие из них, по жадности родителей и по протекции, считались давно уже на действительной службе, а некоторым были прибавлены года и по
полковым спискам они значились шестнадцати и восемнадцатилетними, когда на самом
деле им не было иногда и десяти лет.
Отрепертились солдатики к вечеру, аж губы набрякли.
Дело спешное: завтра утречком к
полковой командирше в полном составе являться, супризный вальс играть. Проверили они инструменты да заместо верхнего помещения внизу их над койками поразвешали, — при лампочке да при дневальном никакой сукин бес не накеросинит.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Да, может быть, и в самом
деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что́ было и чего не было?
Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных
дел жизни.
Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными
делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана
полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек.